Дикое поле - Страница 58

— Там живет девка. Лучница, высокая, голубоглазая, остроносая, с прямыми волосами. Она мне нужна. А Девлет-Гирей, засранец, не отпускает. Боится, сбегу. Зато обещал дать пять сотен нукеров из рода Мансуровых. Сходи туда, Алги? Крепостица небольшая, с полусотней воинов ты ее возьмешь. Добыча тебе, девка мне. Хорошо?

Русский поднялся.

— Вот и договорились. Девлет обещал, что сотни завтра подойдут. Вот вы послезавтра и отправляйтесь.

Он кивнул и вышел из шатра. Не то попросил, не то приказал. Но отказа и не помыслил. Алги-мурза тихо зашипел сквозь зубы:

— Я ему что, нукер? Не пойду!

Но он уже сейчас понимал, что пойдет. Удачный набег — это слава и добыча. И не так часто его назначали командовать пусть небольшим, но самым настоящим войском, чтобы так просто отмахнуться от такой возможности. Хорошо покажешь себя один раз — значит, в будущем про тебя тоже вспомнят, когда понадобится толковый бей.

— Проклятый русский!

— Ты уезжаешь, мой господин? — Даша испуганно обняла его руками. — А как же я? Я не могу жить, не видя тебя, мой господин. Хоть ненадолго, хоть краешком глаза.

— Это военный поход! — сурово отрезал Алги-мурза.

— И я смогу увидеть, как ты побеждаешь врагов?! — восторженно распахнула наивные глаза полонянка. — Как ты гонишь их этой саблей?

Она попыталась вскинуть клинок, но тот оказался слишком тяжел и завалился набок.

— Как тебе удается его поднимать?

— А вот так! — Мурза перехватил у нее саблю, выпрямился и прошел по коврам, играя сверкающей сталью. — Вот так, вот так, вот так.

Развернулся, взглянул в ее изумленные глаза, удивленно приоткрытый ротик, рассмеялся и шагнул к наложнице, расстегивая халат.

Глава 3. Дичь в загоне

Стоял июль. Лето выдалось жаркое. Юлю вообще поражала погода нынешнего времени. Она вела себя, как чересчур сильно раскаченный маятник: что ни зима — так трескучие морозы, аж деревья лопаются. Что ни лето — так щеглы в полете запекаются. Вода в Осколе нагрелась сильнее, чем она привыкла воду в душе делать. Хотя — где теперь этот душ…

Купаться боярыня приспособилась за излучиной: там и спуск к воде более пологий, песочек, небольшой пляж. И от крепости не видно: в воде она с бабами барахталась голышом и не хотела, чтобы кто-то из усадьбы мог это разглядеть, и вообще, мог узнать, где это происходит — чтобы не подглядывали. Обычно она говорила, что пошла к верше, за уловом, а сама, спустившись до кустарника, поворачивала влево, уходила за недалекий поворот, раздевалась и погружалась в медленно текущие струи.

— Сон мне приснился, боярыня…

Голос Мелитинии заставил ее вздрогнуть. Юля подняла голову:

— Какой?

— А будто купаешься ты, барыня, на месте нашем. И вдруг наползает неведомо откуда чудище морское, многорукое. И начинает вас хватать, хватать, хватать, все тянется, тянется и тянется…

— Так тянется или хватает? — переспросила Юля.

— Вроде как хватает… Почти…

— Ох, — усмехнулась женщина. — Все тебе какие-то ужасы мерещатся. Ну, откуда в нашем Осколе морское чудище? Они в пресной воде дохнут. Пошли лучше, за рыбкой сходим.

— Не ходила бы ты сегодня, боярыня, — мотнула головой кухарка. — Давай, одна я сбегаю?

— А я тут от жары умирать останусь? Хитрая какая!

— Не хитрю я, боярыня. Сон уж больно страшный.

Юля ненадолго задумалась, а потом улыбнулась и покачала головой:

— Нет, Мелитиния. Коли сюда чудище морское забредет, страшно станет везде — и на реке, и в усадьбе. А коли не придет — я тут в духоте и без него помру. Поднимайся, пошли.

Кухарка послушно отправилась за корзинкой для рыбы. Юля, дожидаясь ее, отошла к окну, выглянула во двор, на котором мужики наполняли навес свежим сеном, а муж, стоя к ней спиной, что ковырял у двери погреба.

Варлам, почувствовав взгляд, оглянулся, помахал рукой. Юля махнула в ответ и внезапно ощутила в глубине души мерзопакостный холодок. «Чудище морское тянет руки и хватает, хватает…». Интересно, Мелитиния хоть раз в жизни видела осьминога? Хотя бы на картинке? Да она даже слов таких не знает! Ни про головоногих, ни про щупальца с присосками. А вот у нее сразу разыгралось воображение.

А вдруг в шестнадцатом веке спруты водились в реках. Боярыня передернула плечами, а потом сходила в спальню и сняла со стены лук и колчан. Пусть будет.

Яркий свет на улице ударил по глазам, и Юля даже прикрылась от него рукой:

— Варла-ам! Мы до верши сходим, за рыбой. Ненадолго.

Муж от погреба кивнул, и две молодые женщины вышли через распахнутые ворота, над которыми бдительно маячил клочкобородый Павленок с совней в руке.

На заросшем густой, зеленой и высокой травой лугу, раскинувшемся по сторонам от уже накатанной к усадьбе дороги, громко и старательно стрекотали кузнечики, от цветка к цветку с деловитым жужжанием перелетали пчелы и шмели, проносились над головами, треща, как старый вентилятор, стрекозы, а чуть выше — ласточки и стрижи. Пахло не столько травой, сколько медом — народившимся на цветках для подманивания летающей мелюзги. Тягучий, пряный аромат…

И Юля подумала, что подле усадьбы не мешало бы обзавестись и пасекой.

Как всегда, они добрели до верши, убедились сверху, что в садке плещется вполне приличный улов, под прикрытием кустов двинулись к купальне.

Когда Юля увидела это место в первый раз, она подумала, что тут высыпали свой груз пара карьерных самосвалов, увиливая от какой-то из положенных «ходок». На самом берегу лежал огромный песчаный холм, поросший поверху травой, край которого осыпался до самой воды. Холм загораживал купальщиц от тянущегося вдоль реки луга и возможных нескромных взглядов и являл из себя довольно обширный пляж. Во всяком случае, барыне и двум-трем сопровождающим ее девкам места хватало вполне.