Вскоре появились и смерды: они подъезжали на телегах, крестились на ворота — туда, где над ними должна висеть икона.
Позади повозок, привязанные на длинном повод плелись телки, козы. В самих возках хрюкали поросята, кудахтали куры, орали малые дети. Пацанята лет по десяти, размахивая хворостиной, подогнали овечью отару. Похоже, сразу две семьи: уж очень много взрослых мужиков. Разумеется, у родителей имеют привычку вырастать взрослые дети — но не пятеро же примерно одного возраста! Да еще и девицы такие, что замуж пора.
Следом за первыми беженцами появились вторые, потом третьи. Примчался Касьян, по-барски бросил поводья скакуна одному из смердов, отошел к бочонку с греющейся для скотины водой, макнул туда лицо, потом выглядел боярыню, торопливо взбежал на стену:
— Кажись, деревни и выселки все объехал, каждому сказал. Чуть совсем коня не запарил…
— Молодец, — кивнула Юля, но отдыхать имеющего некоторый боевой опыт смерда не отпустила. — К воротам иди. Полоняники бывшие — пуганые. Либо запереть побоятся в нужный момент, либо своих не пустят.
— Слушаю, боярыня.
Наконец из-за леса показалась знакомая кавалькада, во главе которой поблескивал ярким панцирем боярин, за плечами красиво развевался тонкий, ярко-синий плащ. Юля облегченно вздохнула, спустилась вниз.
Боярин влетел в ворота, остановил коня возле супруги, натянул поводья, заставив жеребца подняться на дыбы, потом спрыгнул и порывисто обнял Юлю:
— Случилось что, любая моя?
— Татары, кажется, на подходе, Варлам…
— Да? — Боярин кинул быстрый взгляд на обустраивающихся во дворе гостей, одобряюще кивнул: — Упредила. Кто весть принес?
— Мелитинии сон приснился, будто…
— Пойдем, пить хочется, просто невмочь. Сбитеня нет?
Они вошли в дом, Варлам прикрыл дверь и быстрым движением повернул супругу лицом к себе:
— Что же ты делаешь, Юленька? Земля подсыхает. У кого поля на холмах, уже сегодня пахать потребно. Завтра, послезавтра, к концу недели всю пашню потребно поднять, не то осенью без хлеба останемся. А ты всех с хозяйства срываешь из-за сна какого-то… Юля, милая, любимая моя. Нельзя так, разоримся мы.
— А помнишь, как она ребенка нам предсказала? И половодье?
— Да весна же на улице! Помнишь, боярин Храмцов сказывал: не приходят татары по весне, степь непроезжая.
— А ну, как придут? Кому тогда поля твои вспаханные нужны окажутся.
— И когда? Сколько ждать?
— Ну… Дня три?
— Пахать уже пора.
— Ну, два. Варлам, ну, скажешь потом, что баба у тебя дура, понапрасну панику наводит.
— Смерды, может, и поймут, — покачал головой Батов. — А вот земля — нет.
— Слушай, — спохватилась Юля. — Я на одной телеге кур видела. Купи нам пару несушек.
— Через месяц нескольких на оброк привезут.
— Купи сейчас.
— Зачем покупать? — не понял Варлам. — Говорю же, на оброк привезут. Могу сказать, чтобы побольше, раз ты их так любишь.
— Надоело на тюфяке с сеном спать. В комки сбивается. Хочу перину.
— Так двух кур на это не хватит, — не выдержав, рассмеялся муж. — И почему именно несушек?
— Хочется!
Он покачал головой, поцеловал ее и вышел наружу:
— Телеги плотнее ставьте! — послышался его твердый голос. — Вы не одни здесь прячетесь. Мелитиния, достань два кувшина с кабаном, что боярыня Юлия добыла, сваришь на всех кашу пшенную с тушенкой. У кого ведра с собой есть, воду с колодца, что у навеса, черпайте, и на крыши лейте, чтобы отсырели. Не дай Бог, татары стрелы огневые кидать начнут. Вы, молодые, на стены ступайте, по сторонам посматривайте.
Перед глазами смердов боярин ни на миг не усомнился в верности поднятой женой тревоги, но вечером, в постели, укоризненно покачал головой:
— Ну, и где твои нехристи? Братья, поди, смеются все. Еще и на выручку примчатся, вокруг усадьбы сторожить станут.
— Лучше лишний раз подстраховаться, чем под набег попасть… — уже начиная оправдываться, отвезла боярыня.
— Ладно, — склонился Варлам над ней, щекотя бородой грудь. — Хоть узнал, крепостных сколько.
— Каких крепостных? — хихикнула, поеживаясь, Юля.
— Что при опасности к барину в крепость прятаться бегут. — Муж начал целовать съежившийся в острую пипочку, похожую на умбон русского щита, сосок. — Оттого и название им: крепостные…
— Крепостные… В крепости… Крепости… Пусти… Пусти руку, отдавишь…
Больше никаких слов из барской спальни не доносилось.
Поутру, словно в отместку, Варлам опять приказал кормить почти сотню, считая малых детей, собравшихся под защиту высоких стен смердов кашей с добытой боярыней свининой. А может, хвастался таким образом меткостью любимой жены.
В небо медленно поднималось жаркое солнце, заставляющее скидывать тулупы и лишние платки, выбивающее из еще помнящей половодье земли хорошо заметный пар. Крепостные и их семьи отнюдь не радовались неожиданному отдыху. Все прекрасно помнили, что «весенний день год кормит» и рвались к сохе. Обиженно мычал оказавшийся в тесноте скот, переругивались с бабами смерды. Юля, чувствуя затылком недовольные взгляды, бродила по стене перед частоколом, выглядывая из-за острых концов наружу. Впрочем, тревоги ради, Варлам и так выставил сразу троих караульных.
— Тихо как… — еле слышно произнес муж, подкравшись сзади. — Слышно, как жаворонок за рекой поет.
Женщина вздрогнула, но ничего не ответила.
— Если после обеда ничего не случится, — прошептал Батов. — Я всех распущу. Пусть хоть завтра с утра на работу выйдут.