Дикое поле - Страница 38

Наконец гости угомонились.

— Я рад видеть вас своими гостями, уважаемые старейшины! — почтительно приложил бей руку к груди. — Рад, что все вы откликнулись на мой призыв. Смотрю на наши земли и вижу, что уже много лет не оборачивают наши жены свои животы шелковыми тканями. Что сыновья наши пьют кумыс из глиняных плошек. Что вместо грязных рабов моют котлы наши прекрасные женщины. И сердце мое возопит от боли! Ибо там, за Диким полем, богатеют созданные Аллахом для нашего услужения неверные, ласкают женщин, призванных стать нашими наложницами, и поедают лепешки, которые они обязаны почтительно должны подносить к нашим устам.

Собравшиеся в шатре татары одобрительно загудели.

— И я собрал вас, гордые воины, — возвысил голос Девлет-Гирей, — чтобы повести вас на север, в наши богатые угодья, в которых произрастают наши рабы и невольницы, в которых копится наше золото и серебро, чтобы вы могли все это взять! Все, принадлежащее вам по праву.

Мурзы, услышавшие именно то, что хотели, продолжали одобрительно кивать, о чем-то между собой переговариваясь.

— Прости меня, о мудрейший бей, — неожиданно заговорил татарин в литовской железной шапке с бармицей и синем шелковом халате, надетом поверх ватного. — Из уст твоих истекает мед, а желания священны и понятны каждому честному человеку. Но моя полусотня подошла только вчера. На нашем пути сошел снег, но еще не родилось ни единой травинки. Наши кони не могли вытащить копыт из грязи, чтобы сделать хоть шаг, а колеса кибиток обросли глиной настолько, что ее приходилось срезать саблями. Как же мы пересечем Дикое поле, если степь еще не просохла?

— Русские не хуже нас знают, что степь еще не просохла, — неожиданно вмешался Менги-нукер, — и нас сейчас не ждут. Пока ночью падают заморозки, мы можем пройти половину дороги после заката, когда грязь замерзает. А потом — мы захватим русских врасплох, повяжем всех прямо в постелях и уйдем назад уже по просохшей дороге.

Гости опять закивали, надеясь на возможность легкого, бескровного и прибыльного набега. Свалиться на головы, пока не ждут — это удачная мысль. Бей облегченно перевел дух. Он боялся, что русский опять начнет рассказ о необходимости выматывать Московию, чтобы потом захватить, но Менги-нукер сказал именно то, что нужно: дойти можно, полону захватят много и легко.

Девлет-Гирей хлопнул в ладоши, и слуги понесли подносы с горячими мясными кусками. Первый, разумеется, оказался перед беем крупнейших ногайских родов. Гирей вынул из-за пояса тонкий, чуть ли не игрушечный ножик, отрезал кобылье ухо, после чего передал поднос несколько удивленному такой честью русскому.

Тирц немного подумал, оглядывая кучу мяса перед собой. Есть или не есть? Конина все-таки… Хотя, чего еще жрать в походе? Не человечину же!

Между тем, незаметно для глаза неверного в собравшемся у Куркулака войске происходило нечто очень важное: начинался первый в походе пир.

Девлет-Гирей, принимая из рук нукера блюдо, внимательно вглядывался в лица гостей, ища среди них знакомые; вспоминал заслуги того или иного мурзы, истории и слухи, что бродили вокруг его имени или истории рода, оценивал внешность, характер, молодость каждого. Потом отдавал приказ, нукеры вновь принимали блюдо и несли туда, куда указал правитель.

Во всех татарских родах скот разделывали одинаково, и потому каждый знал, что означает то или иное угощение, какой должности или званию они соответствуют.

Правую и левую лопатки получили уже достаточно взрослые мурзы, лица которых были знакомы Гирею и про которых он знал, что это действительно опытные командиры. Это означало, что они будут командовать правым и левым крылом войска. Еще по блюду с лопатками, но уже по одному на троих, получили те, кому надлежало поступить им в помощники. Костяшки передних ног получили трое молодых, излишне горячащихся татар — им выступать в головном дозоре. Хребтину и ноги — мурзы, отряды которых составят основные силы, костяк войска.

Теперь основные приготовления были сделаны, силы распределены, цели обозначены. Набег начался — перед вечерней зарей татары начали сворачивать шатры и укладывать их в повозки. Ближе к полуночи, когда морозец немного прихватил верхний слой грязи, кибитки с оглушительным скрипом двинулись в путь.

* * *

— Ты полагаешь, из этого можно стрелять?

Хотя весна стояла уже в разгаре, снега еще только начали сходить, дни держались холодные, и Юля по-прежнему ходила в лисьем комбинезоне, сшитом еще в Кауште, — разве только оторочку подновила, используя подаренные мужем шкурки.

— Я такие же, что у ваших бояр, просил отковать, — не понимая сарказма жены, пожал плечами Варлам. — Только размером поболее. Ведь оно чем больше, тем лучше?

— Н-н-нда… — хмыкнула женщина, пытаясь заглянуть в длинный темный ствол. — Каверн хотя бы нет?

— Чего, говоришь, нет, Юлия? Я такого на мушкетонах товарищей твоих не видел. Внутри должны быть?

— Как раз не должны… Ох, ну, изобретатели… Говоришь, «лист стальной вокруг прута оборотил»? Проковывал хоть хорошо? Или сварил — и на фиг?

— Кузнец наш парень честный. Старался как мог.

— Старался, говоришь? — Юля еще раз обошла вокруг пищали с длиной ствола под два метра, калибра сантиметра в четыре, с грубовато выструганным богатырским прикладом и добротно сделанным фитильным замком. — Ну, пулей… Или точнее — ядром из этого обреза лучше не стрелять. Застрянет внутри какой-нибудь неровности, и кранты. Но если «старался», и если дробью… Ладно, тащи бочонки.