Дикое поле - Страница 23

— Смотрите, река! — вытянула руку Юля. — Это Оскол?

— Нет, — покачал головой боярин Сергей. — Это Бабий ров. Оскол туда, дальше, еще около версты.

— А почему Бабий?

— Сказывают, когда Змей-Горыныч полон на юг гнал, то притомился очень, поспать захотел. А чтобы бабы, пока он дрыхнет, не сбежали, ров прорыл, от Оскола до Оскола. Вот они все на острове и оказались. Ваши, кстати, земли. Лес там небольшой, и луга. Плохо только, половодьем его заливает. Так что усадьбы там не поставить: не снесет, так затопит. Не затопит, так погреба подмочит.

— Если это наши земли, — встрепенулась Юля, повернувшись к мужу, — давай здесь дом поставим, на холме? Самое красивое место!

— Это земли воеводские, — разочаровал ее кареглазый витязь, — до ваших еще верст пять. Но там тоже холмы есть.

— Так тогда поехали! — ожег плетью коня Григорий Батов. — Чего ждем?

Остановившийся встречать зорьку обоз сдвинулся с места и покатил вниз по заросшему сочной травой склону. Они выехали на берег Бабьего рва, проехали несколько верст под раскидистыми ветвями вековых дубов, по песчаной отмели.

— Татары это место любят, — хмуро отметил боярин Храмцов. — Коней поить удобно. Они ведь в набег как раз вдоль рек идут. Орду колодцами не напоить, она реку выхлебать способна. Вот и идут на Русь вдоль Оскола и Донца.

Варлам и Григорий переглянулись. Получалось, многотысячные татарские рати будут ходить на север через их поместья! Только теперь они начали осознавать, какую именно награду получили от государя за лихой набег на Дерптское епископство. Дескать: любите саблями махать — вот и машите. А заодно на своей шкуре попробуйте, что такое — набег. По делу и награда…

— Да не пугайтесь вы! — завертел головой Храмцов. — Сейчас степь выгорела, хода по ней нет. Зимой тоже, кони от бескормицы подохнут. По весне степью не проехать: такая грязь на ногах виснет, что сдвинуться невозможно. Ну, да сами увидите. Вот как подсохнет, тогда надо опасаться. Впрочем, разъезды уходят в дозор постоянно. Мелкие разбойничьи племена могут и в неурочное время подойти… Жизнь как жизнь, бояре! — неожиданно повысил он голос, заметив нахмурившиеся лица. — Тридцать лет здесь живем, и целы! Отец мой сюда переехал, когда я под конем во весь рост проходил. Оскола-крепости в помине не стояло. Дикие земли, ни единой христианской души вокруг. И ничего, в своей постели умер. И я пока еще жив!

Он огрел коня плетью, вынесся вперед на полсотни саженей — там, перед широким лугом, упершаяся в каменистую россыпь дорога снова поворачивала от реки.

— Ну что, боярин Варлам, топор далеко спрятал? Пора чурку втыкать. Земля твоя отсель начинается… — И, пригладив русую бороду, Храмцов добавил: — С приездом, бояре!

* * *

По уговору братьев, усадьбы для каждого они собирались рубить все вместе, но по очереди. Первому, естественно, Варламу — как единственному семейному. Но с делом этим не торопились: усадьба не шалаш, не на день — на века ставится. Посему место следовало выбрать доброе, чтобы правнуки потом предка не ругали. Хорошо, коли река рядом — но нельзя, чтобы половодье погреба подтапливало или избы подмывало. Такое место обычно на холмах встречается: но на случай набега вражьего колодец свой нужен — стало быть, не скалистый холм должен быть, земляной. И чтобы заезд на повозке оказался удобный, чтобы скот, в усадьбу поднимающийся, ноги не ломал — но и чтобы чужой человек так просто к стенам подобраться не смог. Хорошо бы, от торной дороги неподалеку — но и желательно, чтобы на глаза случайным прохожим лишний раз не попадаться.

Потому-то первую неделю переселенцы жили в лагере, окруженном поставленными в круг телегами, а братья Батовы вместе с боярином Храмцовым объезжали ближние хутора и деревни. Боярин Сергей зачитывал смердам ввозную грамоту, после чего Варлам разговаривал с мужиками, увещевая их остаться на уже поднятых землях, обещал оброком и барщиной не давить и даже облегчение дать от государева тягла. Некоторые сразу отмахивались, изъявляя желание по весне уйти на пустующие земли, дабы не иметь над собой ничьей власти. Но больше трех десятков семей из почти сорока успели к месту прикипеть, обжиться и согласились попробовать жить под рукой молодого боярина.

Объезжая поместье, братья заодно осмотрели угодья и под Варламовскую усадьбу выбрали холмик невысокий, с пологими склонами — зато всего в трех сотнях саженей от Оскола, уже слившегося в этом месте с Бабьим рвом. Вдобавок, по вершине холма шелестела дубовая роща, под корнями которой прели застарелые листья — а значит, половодье не доходило сюда уже несколько лет.

— Ну, с Богом! — Ради такого случая Варлам скинул свой панцирь и сам взял в руки топор. Он же, перекрестившись, первым нанес удар по толстому и кряжистому, многовековому стволу растущего крайним дуба.

Следом, помолившись, взялись за топоры остальные братья и приехавшие с боярами смерды. Дуб, конечно, куда хуже поддавался топору, нежели стройные северные сосны — но сталь все равно оказалась прочнее, и к вечеру густая красивая роща полностью полегла на землю, освободив вершину холма новым обитателям.

Женщины тем временем были разосланы во все стороны со строгим наказом разыскать глину и как можно больше камней, и следующим утром мужчины разделились: большинство остались рубить ветви и распускать самые толстые стволы на доски, а часть поехали на телегах собирать обнаруженные накануне валуны.

Юля тоже внесла свою лепту, приведя вечно лохматого белобрысого Ероху — паренька лет восемнадцати, отправившегося на новые земли вместе с такой же молодой, но черноволосой Мелитинией, к впадающему в Оскол ручейку, журчащему как раз по гладко отмытым булыжникам.